RUS
ENG

ШАТОБРИАН и ПУШКИН

09 ноября 2023
Предлагаем вашему вниманию программу Международной научной конференции «“Шекспир на все времена”: 400 лет Первому фолио Шекспира», которая будет проходить 9–10 ноября 2023 г. в Москве.
РГНФ
Московский гуманитарный университет
Система исправления ошибок
БД «Русский Шекспир»

ШАТОБРИАН и ПУШКИН: концепция гениев-прародителей и ее развитие

Гомер — для греческой литературы, Данте — для итальянской, Рабле — для французской и Шекспир — для английской. Эти имена называет французский романтический писатель Ф. Р. Шатобриан, когда пишет о «гениях-прародителях» (génies-mères) национальных традиций. В его литературно-критическом эссе «Опыт об английской литературе» имеется содержательная характеристика значения этих великих творцов для последующих писателей.

Эта характеристика подходит и к Пушкину, поэтому приведем ее целиком: «Эти гении-прародители произвели на свет и вскормили всех остальных. Гомер оплодотворил античность: Эсхил, Софокл, Еврипид, Аристофан, Гораций, Вергилий — его сыновья. Данте стал отцом Новой Италии, от Петрарки до Торквато Тассо. Рабле положил начало французской словесности, среди его потомков — Монтень, Лафонтен, Мольер. Вся Англия — это Шекспир; и по сей день его языком говорит Байрон, а мастерство диалога унаследовал от него Вальтер Скотт. Часто от этих величайших учителей отрекаются, восстают против них; перечисляют их недостатки, обвиняют их в скупости, длиннотах, странностях, дурном вкусе, при этом обкрадывая их и украшая себя похищенными у них трофеями; но попытки свергнуть их иго тщетны. Все окрашено в их цвета, повсюду заметно их влияние: изобретенные ими слова и имена обогащают словарь всех народов, их высказывания становятся пословицами, вымышленные ими персонажи обретают жизнь, обзаводятся наследниками и потомством. Они открывают новые горизонты, и лучи света брызжут из тьмы; из посеянных ими идей вырастают тысячи других; они даруют образы, сюжеты, стили всем искусствам; их произведения — неисчерпаемый источник, самые недра разума человеческого. Это гении первой величины; именно они благодаря своей силе, разнообразию, плодотворности, своеобычности становятся нормой, примером, образцом для всех остальных талантов...» (Шатобриан 1982: 236–237).

Шатобриановскую концепцию мировой литературы Пушкин безусловно знал. Он читал и высоко ценил «Опыт об английской литературе». В статье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе “Потерянного рая”» Пушкин приводит обширные цитаты из этого критического эссе и дает ему в целом следующую дифференцированную и аргументированную оценку: «Английские критики строго осудили Опыт об английской литературе. Они нашли его слишком поверхностным, слишком недостаточным; поверив заглавию, они от Шатобрияна требовали ученой критики и совершенного знания предметов, близко знакомых им самим; но совсем не того должно было искать в сем блестящем обозрении. В ученой критике Шатобриян не тверд, робок, и сам не свой; он говорит о писателях, которых не читал; судит о них вскользь и понаслышке, и кое-как отделывается от скучной должности библиографа; но поминутно из-под пера его вылетают вдохновенные страницы; он поминутно забывает критические изыскания, и на свободе развивает свои мысли о великих исторических эпохах, которые сближает с теми, коим сам он был свидетель. Много искренности, много сердечного красноречия, много простодушия (иногда детского, но всегда привлекательного) в сих отрывках, чуждых истории английской литературы, но которые и составляют истинное достоинство Опыта» (Пушкин 1937–1959: Т. XII: 145).

К истинным достоинствам критического анализа Шатобриана Пушкин, по-видимому, причислял и определение гениев мировой литературы: во всяком случае, в своих статьях он пользовался тем же различием истинно великих писателей и литературных талантов, использовал выражение «величайшие гении» в своих литературно-критических текстах (Пушкин 1937–1959: Т. XI: 37; Т. XII: 71), возможно, и себя самого он видел в этом великом ряду, в то время как недальновидная современная критика считала его подражателем Парни или Байрона. Известны его автопортреты — один 1829–1830 гг. и другой 1835–1836 гг. — в лавровом венке, подобные портрету Данте (см.: Пушкин 1996a: Т. 18: 48, 54).

Пушкин высоко ценил как оригинальные, так и подражательные произведения и переводы. По этому поводу он писал: «В наше время молодому человеку, который готовится посетить великолепный Восток, мудрено, садясь на корабль, не вспомнить лорда Байрона, и невольным соучастием не сблизить судьбы своей с судьбою Чильд-Гарольда. Ежели, паче чаяния, молодой человек еще и поэт и захочет выразить свои чувствования, то как избежать ему подражания? Можно ли за то его укорять? Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение — признакумственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения, — или чувство, в смирении своем еще более возвышенное: желание изучить свой образец и дать ему вторичную жизнь» (Пушкин 1937–1959: Т. XII: 82). Эти слова объясняют не только «Фракийские элегии» В. Теплякова, но и творчество самого Пушкина, совмещение им творческих и переводческих принципов не только в творчестве в целом, но и в одном произведении, они объясняют то огромное значение, которое поэт придавал таким различным типам переводов, как поэтическое воссоздание Н. И. Гнедичем «Илиады» Гомера или перевыражение князем П. А. Вяземским французского романа Б. Констана «Адольф». Они открывают еще один путь русской литературе, которая, по мнению Пушкина, должна повторить и претворить в русской речи, в русском образе мыслей и чувств не только «последнее слово» европейской литературы, но и ее «начальное» слово. Но самое главное: еще задолго до чтения «Опытов» Шатобриана русский поэт уже поставил и воплощал в своем творчестве эту грандиозную историко-литературную задачу, создав фундамент национальной литературы и русского литературного языка. Осуществлять эту задачу он начал раньше, чем поставил ее и сформулировал теоретически.

Создание русской литературы нового типа Пушкин мыслил как задачу своего поколения, но решающий вклад в ее сотворение внес он сам. В его творчестве поражает универсализация принципа творческого переосмысления традиции и масштаб сделанного. Он не только создал русскую версию европейской литературы, но и выразил в русском слове, преображая своим умом и сердцем, всю известную мировую литературу в ее высших образцах и национальных вариантах, прибавив к этому своду мировой литературы главное — воплощение национальной русской темы в истории человеческой культуры во всех составляющих ее элементах: природа, быт, история, религия, национальный характер, душа, нравственные идеалы, духовная жизнь. Осуществил он это в творческом состязании с génies-mères европейской литературы — создателями национальных литератур. В «Руслане и Людмиле» он соревнуется с Ариосто, в «Гавриилиаде» — с Вольтером, в южных поэмах — с восточными поэмами Байрона, в романе в стихах «Евгений Онегин» — с байроновским «Чайльд-Гарольдом» и «Дон Жуаном», в «Сцене из Фауста» — с Гёте, в стихотворении «В начале жизни школу помню я...» — с Данте («Новая жизнь»), в «Маленьких трагедиях» — с французской классической трагедией и комедией, в «Капитанской дочке» — с историческими романами Вальтера Скотта. Наконец, он «соревнуется» с Шекспиром, которого Гёте назвал величайшим писателем в статьях «Ко дню Шекспира» (1771) и «Шекспир, и несть ему конца» (1813–1816).


Соч. Шатобриан Ф. Р. (1837) Шекспир // Сын отечества. Ч. 187. С. 302−318, 438−459; Шатобриан Ф. Р. де (1982) Опыт об английской литературе // Эстетика раннего французского романтизма. М. : Искусство; Пушкин А. С. (1937–1959) Полное собрание сочинений. Т. I–XVI. М. ; Л. : Изд-во АН СССР; Пушкин А. С. (1996) Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: В 17 т. Т. 18 (дополн.). М. : Воскресение.

Лит.: Сиповский В. В. (1899) Пушкин, Байрон и Шатобриан : (Из литературной жизни Пушкина на юге России). СПб. С. 27–32. [То же // Сиповский В. В. (1907) Пушкин: Жизнь и творчество. СПб. С. 511–518]; Бем А. Л. (1911) К вопросу о влиянии Шатобриана на Пушкина // Пушкин и его современники. Вып. 15. С. 146–163. [To же // Пушкинист, I. C. 1–17]; Жирмунский В. М. (1923) Пушкин и западные литературы // П. Врем. Т. 3. С. 89. [Тo же // Жирмунский В. М. (1978) Байрон и Пушкин; Пушкин и западные литературы. Л. С. 382]; Томашевский Б. В. Пушкин и французская литература // ЛН. Т. 31/32. С. 59–61 [To же // Томашевский. Пушкин и Франция. С. 159–161]; Грушкин А. (1939) Пушкин 30-х годов о творческой независимости писателя: (Вольтер, Мильтон, Шатобриан) // Звезда. № 9. С. 156–159; Karlinsky S. (1963) Two Pushkin Studies: 1. Pushkin, Chateaubriand and the Romantic Pose // California Slavic Studies. № 2; Barrat G. R. (1972) Chateaubriand in Russia, 1800–1830 // Comparative Literature Studies. Urban. Vol. 9. № 2. P. 161–168; Гиллельсон M. И. (1979) Статья Пушкина «<О Мильтоне и Шатобриановом переводе «Потерянного рая”>» // Пушкин: Исследования и материалы. Т. 9. С. 231–240; Ugrinsky A. (1980) Chateaubriand and Pushkin: French and Russian Variations upon a Theme by Guillaume Thomas Raynal // Comparative Literature Studies. Vol. 17. №. 4. P. 469–476; Мильчина В. А. (1995) Пушкин и «Опыт об английской литературе» Шатобриана // Пушкин: Исследования и материалы. СПб. Т. 15. С. 143–154; Вольперт Л. И. (1997) Пушкин и Шатобриан // Четвертая международная Пушкинская конференция: [Доклады. СПб., 1997]. С. 261–266; Захаров Н. В. Шекспир в творческой эволюции Пушкина: [Научная монография]. — Jyväskylä : Jyväskylä University Printing House, 2003.

Н. В. Захаров


Назад